Ольга ГРИГОРЬЕВА ЛАДОГА Прохожий, ты идешь, но ляжешь так, как я. Становился старше.
Право быть другим Итак, перед нами — очередная книга из коллекции переизданий «Мужского клуба». На сей раз — основательно переработанный дебютный роман Ольги Григорьевой «Ладога» (выходил в 1994 году в издательстве «Азбука»). Ольга Григорьева — еще один яркий представитель «волны славянского возрождения» наряду с Елизаветой Дворецкой и Марией Семеновой — строит свое творчество своеобразно. Ее книги, не будучи сериалом или циклом, тем не менее складываются для читателя в некий гипертекст, где на периферии одной истории мелькают герои другой, где переплетены мистические и политические события единого авторского мира, их причины и следствия.
Путь опасный: стоит автору чересчур увлечься «перекрестными ссылками», и читатель-новичок окажется дезориентирован. Однако Григорьева меру соблюдает; вот и роман «Старая Ладога», хоть и таит в себе бонусы для читавших «Стаю» и «Набег», окажется вполне понятен и тому, кто впервые будет знакомиться с ее творчеством. Что же за мир предлагает нам петербургская писательница? На первый взгляд, мир этот давно привычен всем любителям поджанра: древние Ладога и Новгород, Рюрик и варяги, полосатые паруса драккаров и затерянные в глуши болот словенские поселения. Но под тонким покровом привычности таится чуждое, кромешное. Принадлежащее тем временам, когда бок о бок с людьми жили вещуны и оборотники, но никто не разбирал, к людскому ли роду принадлежит сосед, — был бы, как говорится, человек хороший.
Когда древняя, как сам этот мир, Стая хранила людей и нелюдей от нарушителей общего для них закона: «Дар за дар». Когда открыт был Семикресток — Скрест меж мирами людей и духов-кромешников, магическое начало всех земных путей. Давно позабыты те времена, но осталось Пророчество — и одни пойдут на все ради того, чтобы вновь открыть Семикресток, а другие — ради того, чтобы им помешать. И в центре этого клубка сил и интересов — Ясвит, ничего не знающий о мире нелюдей парнишка, сын старейшины глухого болотного печища.
Загадка на загадке громоздятся перед ним, отодвигая в сторону собственные обиды и амбиции, заставляя думать и сопоставлять. Зачем колдунья-Сновидица привела к ним чужого мальчишку — якобы родича ладожскому воеводе Бьерну? Чего ради потребовала для него провожатых, почему, прикрываясь волей богов, выбрала тех, кого выбрала? Почему мальчишка прикидывается блажным, с какой целью идет в Ладогу? Как связаны с ним островные работорговцы-варги? Ради чего его самого, Ясвита, спасают от верной смерти чуждые человеку силы? А вот к Лане — другому центральному персонажу романа — отгадки приходят раньше загадок.
Но сможет ли она принять новое знание, справиться с собственной предвзятостью? Насквозь знакомый читателю и родной для героев мир «зоны славяно-скандинавских контактов» словно истаивает с каждым новым эпизодом, расползается неверными клочьями болотного тумана, уступая место контактам совсем иного рода: между людьми и нелюдью. Начинаясь с небольших вроде бы нестыковок, трясина недомолвок и лжи затягивает героев все глубже — до момента прозрения.
А после приходит черед испытания — на способность принять в одночасье изменившийся мир, измениться самому. Древнее пророчество сведет их в Ладоге — Вожака Стаи и Вещуна, Воина и ведунью. Мальчишку, чьим мертвым телом только и можно закрыть Семикресток, тех, кто его защищает, и тех, кто намерен его убить. Долгий, неожиданно кружной путь — через урманские земли, службу у конунга Ролло, завоевание Нормандии, — приведет в Ладогу и Ясвита. Но кем вернется бывший житель Приболотья в родные места? И чем обернется возвращение — для него, Ланы, бывших друзей и родичей?
Основываясь на реальных исторических фактах и персонажах, Ольга Григорьева не просто строит на этой базе иную, мистическую картину событий, не просто заставляет своих героев пройти через перипетии сложного сюжета. Писательницу занимают прежде всего сложности человеческих взаимоотношений, а что замешаны в них не только — и не столько! — люди, не так уж и важно. Ведь человечность проявляется совсем не в том, дано ли тебе оборачиваться волком.
Итог: книга о поисках себя, своего места, своей сути; о способности жить в мире с теми, кто не похож на тебя; о границах долга и ответственности. Не для любителей романтических красивостей. Автор о мире «Я описываю реальные исторические события практически одного времени (9-10 век), и в моих книгах действуют реальные исторические личности, упоминающиеся в сагах и летописях. Причем происходит это в основном на небольших территориях (Ладога, дельта Невы, Новгород и юго-восточная Норвегия). Поэтому вполне естественно, что герои разных книг часто пересекаются между собой, а если не они сами, то их дети, родичи, друзья или подчиненные. В «Старой Ладоге» второстепенными (и не только) героями являются многие персонажи «Стаи», «Набега» и даже «Колдуна». Кстати, главные герои моих книг, все, без исключения, — выходцы из некоего Приболотья (Ленобласть, район между реками Равань и Тигода)».
Цитата — Твой нынче ко мне полез, лапать начал. Вместо ответа Миланья принялась шуровать кочергой в очаге. Угольки разгорелись, осветили ее сухое лицо. — Я его укусила, — призналась Лана. Улыбнулась, вспомнив озадаченное и испуганное лицо Поведа.
— Что ты сделала? — все еще сжимая кочергу, Миланья повернулась к сестре. Лана вздрогнула, потупилась. В глухом голосе Миланьи ей послышалось осуждение. — Укусила, — уже не столь уверенно повторила она. — Та-а-ак, — Миланья положила кочергу, прошаркала к лавке, села, не сводя с сестры темных пытливых глаз.
— И как, понравилось? Лана вспомнила привкус крови на языке, помотала головой. — Это хорошо, — успокоилась Миланья. Присутствуют загадки оборотни пророчество реальные исторические персонажи Отсутствуют юмор излишний пафос однозначно белые герои СЮЖЕТ: МИР: ПЕРСОНАЖИ: СТИЛЬ: КАЧЕСТВО ИЗДАНИЯ: Оценка МФ 8 Рецензия на книгу: Ольга Григорьева «Старая Ладога» выложено: 01.04.07 архив: раздел.
OCR & spellcheck – Алексей Алексеевич (alexeevych@mail.ru) «Григорьева О. Ладога: Роман»: «Издательство ACT»; СПб.; 1999 ISBN 5-237-04397-6 Аннотация Лучших из лучших призывает Ладожский Князь в свою дружину. Из далеких селений спешат на его зов избранные. Но полон путь опасностей и неведомых страхов – лесные и водяные духи, нечисть и оборотни заступают дорогу отважным избранникам Князя.
Далеко, за грань реальною, за кромку мира уходят герои, чтобы отобрать жертву у всесильного и безжалостного Триглава. Есть ли что-то на свете, чего не одолеют бесстрашные витязи Белеса? Все осилит отважное и любящее сердце, когда впереди его ждет светлая ЛАДОГА.
Ольга ГРИГОРЬЕВА ЛАДОГА Прохожий, ты идешь, но ляжешь так, как я. Присядь и отдохни на камне у меня, Сорви былиночку и вспомни о Судьбе. Я дома, ты – в пути Подумай о себе (С надгробной надписи) ПРОЛОГ Бородатый грек пригнулся и, зло оскалившись, кинулся на меня Короткий меч со свистом распорол воздух возле самого моего уха – еле увернуться успел. – Берегись, Князь! – запоздало выкликнул Фарлаф, опуская на голову грека широкий, изукрашенный кровавыми полосами клинок. Фарлаф редко промахивался По кучерявой бороде врага быстрым ручейком побежала кровь, в ошалелых глазах заметался поздний страх Тяжелое тело медленно склонилось к моим ногам, будто желая поклониться тому, кого в жизни лишь как злого находника ведало. Фарлаф, обороняя, белкой метнулся за мою спину Пущенная метким воем стрела опередила его – раньше толкнула наземь неслышно подобравшегося сзади ворога Фарлафу оставалось лишь добить его Ко мне откуда-то сбоку подскочил еще один грек Безбородый, ясноокий – совсем мальчишка Замахнулся, по-детски неумело.
Дурачок, зачем на меня кинулся? Нашел бы себе врага попроще, глядишь, и жив бы остался. Я выскользнул из-под удара и, выбросив вперед руку, полоснул ножом по горлу юнца Тот всхлипнул горестно, недоверчиво провел вмиг покрасневшей ладонью по ране и, прежде чем упасть, вперился в меня недоумевающим взглядом В другое время, может, и пожалел бы я его, а ныне не до жалости было – спешил я. Любая заминка в пути дорогого стоила.
Царьград недалече стоял – небось уже принесли туда случайные видоки тревожную весть о странных находниках с севера, что, вопреки разумности всякой, ладьи свои на колеса поставили да, паруса распустив, по суше коротким путем к греческим землям подобрались. Царьградские мужи, подобные вести заслышав, мешкать не станут и богу своему робкому кланяться понапрасну не будут, хоть, почитая его, ставят храмины высокие да узорные. Коли не опередим их – войной выйдут, а коли опередим, так, может, с перепугу-то дело миром и порешат. Мир нам ой как надобен! – прервал мои раздумья испуганный возглас.
Я вскинулся, чутьем заметив новую угрозу, нырнул вниз. Только это и спасло – тяжелый вражеский топор вскользь прошел по голове, чудом не раскроив ее надвое.
Чужие бородатые и знакомые озабоченные лица закружились в лихом водовороте, сквозь резкий звон прорвался в уши тревожный зов Фарлафа: – Олег, Олег Чьи-то руки бережно подхватили меня, не позволяя упасть, потащили в успокаивающую тишину и темноту. Вечную темноту Я не испугался, только подумал устало: «Вот и пришло мое время вновь кромки коснуться и встретиться с родичами, давно покинутыми» – Рано к нам собрался. Твое время не вышло еще, – отчетливо сказал уже почти позабытый молодой голос. Властный, сильный, могучий Эрик. Последний ньяр, заброшенный могущественной Судьбой за край мира. Когда-то он был воеводой. Пока с нежитью не спознался У меня тоже когда-то иное имя было, не это, по всей земле известное.
И родичи были Где бьются они теперь, за какое дело кровь проливают? Помнят ли собрата, в людском мире оставшегося?
Верно, помнят, иначе не нашептывали бы советы разумные, не упреждали тихими вздохами о бедах грядущих. Из-за их помощи неприметной и нарекли меня Вещим Они расслышали мои мысли, засмеялись, загомонили хором, то ли рассказывая что-то, то ли радуясь случайной встрече.
Да нет, не рассказывая и не радуясь – вспоминая – Олег – прорвался сквозь их голоса встревоженный шепот Фарлафа. В ноздри ударил запах крови, болью задергало правое веко, яркий свет полоснул по глазам. Склонившееся надо мной грубое лицо варяга расплылось хищной торжествующей улыбкой: – Князь жив!
Опять Князем называть начал Я давно знал – Фарлаф лишь тогда меня по-дружески Олегом величал, когда мнил, будто не слышу. А в глаза лишь Правителем да Князем звал. Верный пес И умный Понимал, что не имею я друзей среди людского племени. Я поднялся, опершись на его заботливо подставленную руку, огляделся. Замолчали мечи, отпев кровавые песни, отпросив чужих жизней. С малым дозором, случаем по пути встреченным, было покончено. Падкое на кровь воронье уже скакало неподалеку.
Черные вестницы Морены косили круглыми глазами, каркали злобно, негодуя на задержавшихся у трупов людей. Манило падальщиц свежее, еще не остывшее от горячей схватки человеческое мясо. Молодшие из моей дружины похаживали меж тел, отыскивая и добивая еще стонущих врагов. Живых после себя не оставлять – этому меня еще Ролло научил. Ролло Давно это было Что ж это творится со мной нынче?
Почему память покоя не дает?! Я тряхнул головой, отгоняя назойливые воспоминания. Боль прострелила насквозь, родные голоса дотянулись с кромки, зашептали, сливаясь с шелестом ветра. Эх, родичи мои Кабы знать, почему зовете издалека, что сказать хотите душе близкой, средь людей задержавшейся?
Фарлаф шагнул в сторону, небрежно ткнул острием меча в зашевелившегося под ногами окровавленного грека, сплюнул: – Экий живучий И преданно уставился на меня, ожидая указаний. А мне не до него было.
Глядел в небо, где, оставляя надежду павшим в битве душам, еще метались всполохи золоченого шлема Перунницы, и вспоминал. Богов вспоминал, людей, нежитей Дороги, глазу невидимые А сквозь пелену воспоминаний сочились почти забытые голоса, звали меня назад, туда, где все начиналось ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НА БЕРЕГАХ МУТНОЙ ХИТРЕЦ Родился я ранним утром. Бабки, что всегда крутятся возле избы роженицы и ждут подарков с сытным угощением, сказывали, будто едва закричал я – поднялся с земли туман, да такой, какого уже много лет упомнить не могли. Видоки всполошились, побежали за Сновидицей – кто, кроме нее, этакую невидаль растолковать сможет – к худу иль к добру? Ведунья сперва идти не хотела – еле уломали, а потом, увидав туман, рассердилась: – Вы меня затем звали, чтоб на морось поглядела?! Тут кто-то из старух и ляпнул: – Да что ты, что ты?!
Звали тебя новую жизнь приветить да наречь ребеночка. Хорошо мать моя тех слов не слышала, а то несдобровать было бы той болтливой старухе, что их молвила.
Кто же у ведуньи имя для ребенка просит? Есть для этого случая гогь-баба, та, которая у роженицы пуп перегрызает и банную воду для младенца от уроков заговаривает. Да только слово не воробей, вылетит – не поймаешь Никто не решился болтливую старуху пожурить и ведунью от наречения отвадить Сновидица до ворот не пошла, имя у первого встречного не стала вызнавать, а просто постояла немного, поглядела на туман да и сказала: – Назовите мальчика Хитрецом. Туман ему отец родной, вода – матушка. Это имя не я – они мальчонке дали – Что ж это за имя?
– зашептались люди. – Разве так любимого первенца нарекают? – Сами меня просили, – пожала плечами Сновидица.
– А в утешение скажу – не быть мальчишке здоровым и сильным, зато быть всеми уважаемым! Слышавшие ее засмеялись. У нас более почитаемых, чем удачливые охотники, не найдешь, хоть все Приболотье обойди. А какой охотник без силы да здоровья? – Впрямь Хитрецом уродиться надобно, чтоб без крепости и сноровки уважаемым стать! – хохотали родичи, а Сновидица обиделась: – Глупцы!
Вы уж гнить будете, а он – облака двигать да с каждым месяцем нарождаться! Быть ему Бессмертным! Когда Бессмертных упоминают, тут уже не до смеха, но все же ведунье не поверили.